Сибирский кавалер [сборник] - Борис Климычев

— Крещаюсь, не крещаюсь. Хоть я Никола, хоть Бадубай. Я всегда в созвездии Ковша видел звезду, значит — зоркий, я мог догнать зайца, я мог ломать сухое конское бедро. Но я знаю, изегельдейкин шайтан заведет нас к Балабайкину острову. Там среди болот всегда кто-то звонит, пропадем…

Пешком идти по тайге было трудно. Ночевали на холме, где было посуше. Встали на рассвете, продрогшие, изъеденные комарами. И все потому, что Бадубай-Никола настоял, чтобы не разводили костер, не привлекали к себе внимание.

— В земле черви, в воде — черти, а хуже чертей комары в тайге! — сказал Григорий. — Когда будет жилье?

— Жилье будет возле Обы, это изегельдейкин острог, — пояснили остяки. — Тот острог нам не взять, там их много, а нас — как пальцев на одной руке.

Продирались сквозь заросли шиповника, боярки, смородинников и кисличников. Туман, как молоко, лежал в ложбинках. Удивительные по размерам грибы-боровики неожиданно высовывали черные и коричневые шляпы изо мхов.

Вдали что-то такое брезжило. И еле слышный звон донесло ветром.

— Так я и знал! — схватился за голову Бадубайка. — Шайтан нас уже на Балабайкин остров затащил. Теперь мы пропали. Здесь будем помирать.

— Каркаешь, как ворона! — воскликнул Григорий. — Где остров?

— Где, где! У нас под ногами! Видишь кедры? Колокол слышишь? Мы на острове. Все, кто сюда близко подходил, — помирали. Иэегельдей колдовал, и нас шайтан привел прямо сюда. Я так и знал! Я говорил! А ты меня купал в воде и думал, что это поможет!

Григорий слышал звон колокола все явственнее. Вдруг он увидел в траве скелет человека, неподалеку от него лежал и скелет собаки.

— Охотник помирал, — шепнул Бадубайка, — мы тоже так будем теперь лежать.

Прошли дальше среди приземистого и кривого вырождающегося кедрача. Стали видны привязанные к кедрам берестяные короба.

Григорий махнул саблей, разрубая берестяной короб, из него вывалился скелет ребенка. Другие малые скелеты Григорий обнаружил в дуплах деревьев.

Кое-где находились ножи и наконечники стрел, мониста, браслеты. Но все это было из меди. Серебра и золота здесь не было.

Откуда же — звон? Он раздавался то громче, то тише. Наконец Григорий вышел на полянку, где одиноко стоял толстый кедр, к одной из его ветвей был привязан корабельный якорь, внизу, впившись острыми лапами в землю, покрытую мхами и лишайниками, располагался — другой. При порывах ветра ветвь качалась, и верхний якорь ударялся о нижний.

Григорий вдруг почувствовал удушье. Оглянулся на спутников. В ужасе держался за горло Бадубайка, встав на четвереньки, крутила головой Дашутка. Томас с вытаращенными глазами пытался сорвать с себя латы, Тогурма и Апса с воплями катались по земле. В воздухе чувствовался приторный запах, он как бы забивал грудь.

Григорий вынул из-за пазухи белый плат, намочил в ручье, стал через него дышать и стало легче.

— Мочите в воде тряпицы, у кого есть, рвите рубахи, мочите, дышите через мокрое, и айда отсюда — быстрее!

Григорий шел, падая, подбадривал других. В голове словно сидели кузнецы со своими наковальнями и молотками.

Оглянувшись, Григорий увидел, что Дашутка обмерла, не движется. Побежал, подхватил ее, поволок.

Выбравшись на горку, увидел Григорий позади ров с бурой жидкостью.

— Все живы? — спросил.

Не было немтыря Пахома. Григорий хотел послать за ним Томаса, но передумал и пошел сам. Раненое бедро болело, голова кружилась, но он упрямо шел вперед, прикрывая нос мокрой тряпицей. Пахома он нашел возле кромки оврага.

Григорий подхватил его под руки и быстро потащил. На горе, на ветерке, он прыскал ему в лицо водой, тер виски заговоренной мазью, все было бесполезно. Григорий прижал ухо к груди Пахома, долго слушал, но сердце немого тоже онемело.

Григорий приказал рыть на горе могилу, а сам принялся тесать кинжалом валежины, чтобы смастерить хоть какой-то крест.

Когда похороны были окончены, Григорий взял бересту, вернулся к тому месту, где был найден Пахом. Там в склоне оврага была трещина, из которой и вырывался терпкий дух. Григорий ударил огнивцем по кремню, зажег бересту и швырнул в сторону расселины. Тотчас взметнулся высокий столб пламени.

С опаленными волосами и бровями Григорий бежал, прыгая через кочки и ямы, как олень.

Увидев пламя, завопили и кинулись бежать остяки, а за ними и все остальные. Григорий с трудом нагнал свой отряд уже за горой, у тихого синего озерка.

Здесь дышалось легко, свистели птицы. Григорий оглянулся назад: над Балабайкиным озером бушевало море пламени.

Григорию доводилось уже читать о колдовских пещерах с горючим газом. Но такие пещеры, по описанию, находились где-то в арабских землях.

26. СМЕРТЬ ИЗЕГЕЛЬДЕЯ

Князец Изегельдей кое-как добрался до одного из своих городков возле реки Тумки. Рука, обожженная огнем урусской боевой палки, болела, воины устали. Русских надо было ждать в крепостце. На Тумке с двух сторон по берегам были прорыты подземные ходы. Старая уловка! Охотник-воин мог из обласка по подземному ходу пробраться в кусты на берегу, где его было бы не видно, и — наоборот, мог скрыться от врага в кустах, а через минуту оказаться в своем обласке на реке.

Через Тумку в нескольких местах были протянуты веревки, к которым привязывались старые железяки, дабы наделали шума, когда кто-либо наткнется на такую веревку.

Подобные сигнальные веревки были натянуты и на суше, в лесах, в кустарниках, и среди болот. К нам не подплывешь, не подъедешь!

И еще воины Изегельдея внимательно следили за гнездившимися у озер и проток куликами. Сороки и вороны тоже могут предупредить об опасности.

Тюки с пушниной князя Осипа были попрятаны не в городке, а в лесу, в самых неожиданных местах. А лучше всего Изегельдей спрятал письмо, которое князь Осип адресовал белому царю. Письмо Изегельдей отдал своей женке, красавице Нафисе, и велел держать в штанах, туда не полезут.

Когда маленький отряд Плещеева приблизился к изегельдейкину городку, Бадубайка засомневался:

— Не подойти. Изегельдей знает всю воинскую хитрость, он знается с шайтанами, лучше нам повернуть назад.

Григорий задумчиво глядел, как по реке Тумке, коричневой, как китайский чай, плывут валежины, сцепляясь корнями.

— Подплывем на валежинах, укроемся ветками, — сказал он.

— Я не умей плафать, на меня тайшолый лат, — тотчас возразил Томас.

— Сам буду тебя держать, хоть тоже плаваю как топор, — сказал Григорий. — Кому поживется, у того и петух несется.

Скрепили несколько валежин, наломали веток, легли на валежины, укрылись ветками. Плот медленно пошел по течению, к Изегельдейкину городку. Задели веревку, лесные воины всполошились, но не сразу разглядели, что на валежинах плывут люди. А потом было поздно, плоты подошли на расстояние, с которого можно было бить из пищалей.